На чаше весов. Следствие ведёт Рязанцева - Елена Касаткина

— Ничего не могу вам обещать. Тем более, что совращение малолетних тоже уголовно наказуемое деяние. Но ваше алиби мы проверим, если оно подтвердится, то вы будете свободны.

* * *

Вечерний сбор в кабинете Рязанцевой приобрёл вкус свежезаваренного кофе и булочек «Синнабон», купленных оперативниками по пути в Следственный отдел.

— Это наш ответ на вашу пиццу, — улыбнулся Олег, протягивая прозрачную коробку с обильно политыми зелёной глазурью булочками.

— Ух ты, с фисташками, мои любимые. — Лена распечатала коробку и понюхала аппетитные изделия. — Ладно, только давайте сначала о деле. Вы проверили алиби?

— Проверили. — Котов с сожалением посмотрел на отодвинутые на край стола булочки. — Девчонка перепугалась поначалу и всё отрицала. Она пигалица совсем. Пришлось ей сказать, в чём её любовника подозревают. Расплакалась. Она отца очень боится. Просила ему не говорить. Но утверждает, что Айгумов был у неё весь день, ушёл в одиннадцать часов вечера.

— Может, врёт, выгораживает любовника? — с сомнением спросила Рязанцева. — Не нравится мне этот Айгумов. Прикидывается, что об убийстве ничего не знал.

— А зачем ему прикидываться? — также с сомнением спросил Котов.

— Вот и я думаю — зачем? Ведь не могла же Козявина ему не сообщить, что детей убили. Кто же врёт? И зачем? Кому это выгодно? Как-то странно всё. Что-то внутри этого треугольника нечисто. Вот почему Козявина сначала выгораживала своего сожителя, а потом сдала?

— Узнала про любовницу? — предположил Олег.

— Точно. Я думаю нам надо устроить им очную ставку. Завтра.

— Ну что, можно уже к булочкам переходить? — Котов подошёл к чайнику, потирая руки. В этот момент дверь в кабинет открылась, и на пороге с сумкой в руках появился Махоркин.

— Ага, вы тут плюшками, значит, балуетесь. — Махоркин положил сумку рядом с вешалкой, скинул куртку и посмотрел на «Марусю».

— Что-то вы, Елена Аркадьевна, всех подозреваемых повычёркивали. С чем работать прикажете?

— Вычеркнула, да, но не всех, а почти всех. Сбили вы нас с этим тверским сумасшедшим.

— Отрицательный результат тоже результат. Что делать, обстоятельства обоих преступлений очень сходны, такое случается в нашей практике. Артём Уточкин скорей всего закончит свои дни в психушке. Врачи признали, что его шизофрения прогрессирует, он опасен для общества, но из Твери он не выезжал, проверено. Значит, в нашем случае убийца кто-то другой, и придётся вернуться к старой схеме.

— А пока давайте по булочке, а? — вопросительно глянул на начальника Котов.

— А давайте, — весело подхватил Махоркин, — я прямо с поезда, голодный, как волк.

— С возвращением, — Лена, улыбаясь, протянула начальнику кружку.

В кабинете раздался звук вибрирующего телефона. Рязанцева потянулась к сумочке.

— Блин, я же совсем забыла, обещала Мишке по магазинам пробежаться, — Лена поднесла телефон к уху, но глухой звук вибрации продолжался даже после этого.

— Это у меня. — Махоркин достал телефон из кармана куртки и отключил звонок.

— Выхожу, — коротко бросила Рязанцева и положила телефон обратно в сумку. — Мне пора.

— А как же булочки? — разочарованно произнёс Олег.

— Вы тут сами, ребят, хорошо? — Лена сняла с вешалки пальто, достала из кармана ключи и протянула Махоркину. — Вот, попьёте чай, закроете кабинет, а ключ я завтра утром заберу.

* * *

Она заметила их сразу. Они свысока смотрели на прохаживающихся между полками людей, как будто знали о том впечатлении, которое производили на окружающих. Узкий носик, красиво изогнутая форма, высокая шпилька и серебрящаяся под ярким светом лампы кожа делали их неотразимыми. Точно такие Лена видела только в старом фильме-сказке про Золушку. Они могли стоить сколько угодно, для неё это не имело значения. Она их хотела.

— Се шарман се кю эй, — прижимая туфли к лицу, восхищалась Лена.

— Лен, я тебя сколько раз просил, говори по-русски, — ворчал Миша, — а то я не понимаю, они тебе нравятся или ты ругаешься на цену?

— А разве по интонации непонятно, что я выражаю своё восхищение? Это же не туфли, это мечта.

Лена быстро прошла к стульчику, поставила туфли на коврик рядом с зеркалом и, торопливо скинув ботиночки, просунула ноги в туфли.

— Ну как? — поинтересовался Миша.

— Большие. — Лена сняла с ноги туфлю и перевернула. На заднике стояла цифра тридцать восемь. — Ого, на два размера. Миш, узнай у продавца, есть у них тридцать шестой.

— Нет, — раздался сзади голос продавщицы, которая перекладывала обувь на полках. — Это последняя пара. Туфли разобрали за два дня.

— Но может где-нибудь на складе? — запричитала Лена. — Девушка, посмотрите, пожалуйста, нам очень надо. У нас в августе свадьба, эти туфли идеально подходят под свадебный наряд.

— А чего смотреть? Вы не первая спрашиваете. Кончились. Берите эти, а то они до завтра уже не долежат, на них многие заглядываются.

— Так они же на два размера больше, — чуть не плакала от досады Лена. — Как же я их носить буду?

— Как, как. Как все. Вату в носок подложите и будете ходить. Первый раз, что ли?

Лена во все глаза смотрела на продавщицу.

Глава шестая

Если глаза — это зеркало души человека, то взгляд, без сомнения, отражение его внутренних чувств. Между Тамарой Козявиной и Рашитом Айгумовым сверкали молнии. Казалось, воздух в кабинете раскалился до предельных температур, ещё немного, и они вцепятся друг другу в глотки. Махоркин глянул на Рязанцеву — «пора начинать».

— Итак, гражданка Козявина, вам знаком этот человек? Кто это и кем вам приходится? Когда вы его последний раз видели?

— Это мой гражданский муж Рашит Аджаматович Айгумов. Последний раз я его видела неделю назад.

Рязанцева вопросительно глянула на Махоркина.

— Как неделю, он что, не живёт с вами?

— Я не знаю, с кем он живёт, но домой он не приходит.

— Так, это интересно. Что вы, гражданин Айгумов, можете сказать по этому поводу?

— Это правда. Я в цирке ночую.

— Почему?

— Мне там больше нравится.

— Понятно. Рашит Аджаматович, вы утверждаете, что ничего не знали о гибели детей. Разве ваша сожительница вам ничего не сказала?

— Ничего она мне не говорила.

— Тамара Сергеевна, что вы можете сказать по этому поводу?

— Не говорила, потому что он и так всё знал. Это он их убил.

Глаза Рашита сверкнули ненавистью.

— На основании чего вы сделали такой вывод? — поинтересовалась Рязанцева.

— Он всегда их ненавидел. Это он… он забрал у Вальки подтяжки, ими же его и бил.

— Бил, да, но не убивал. — Рашит повернулся к Рязанцевой. — Она наговаривает на меня, разве вы не видите?

— Нет, не вижу, — слукавила Лена. — А зачем? Зачем вашей гражданской супруге на вас наговаривать?

— Вот именно, — поддакнула, не почувствовав подвоха, Козявина. — Он их убил. Потому